слегка усмехнулся, — а к началу августа вам надо будет явиться в Дерпт, доложиться ландмейстеру Ордена и принять команду. У вас есть еще вопросы?
Вопросы у Руперта, конечно, были. Но на свой главный вопрос, почему и за что его так запросто выкидывают из столицы, он внятного объяснения все равно не получит. И Руперт задал второй по главности вопрос:
— Не знаете ли вы, что будет теперь с госпожой герцогиней Эделией фон Шляппентохас?
— Боюсь, господин барон, что у госпожи Эделии не такой уж большой выбор. Ей прямая дорога принять послушничество в одном из отдаленных монастырей. Если только…
— Если только что?
— Если только кто-нибудь из дворян немедленно не предложит ей замужество и не увезет подальше от столицы. Кстати, у нее очень неплохое приданое.
Сказав это, Гюнтер почему-то задержал свой взгляд на Руперте и замолчал. Руперт тоже молчал. Бедняжка Эделия! С ней обошлись, пожалуй, покруче, чем с ним. В монастырь — это даже не в деревню. Вот во что обернулся ей один безоглядный благородный поступок. Эх, Эделия, боевой товарищ… Вчера знатна, красива, богата, завтра — под монашеской одеждой за стенами. Если только… Да, знатна, красива, богата… И герцог настаивает…
— Где я могу найти герцогиню?
В ответ Гюнтер уже не усмехнулся по своему обыкновению, а просто и открыто улыбнулся:
— Они сейчас едут по северной дороге. Умелый всадник на хорошей лошади должен догнать их за два часа.
Руперт встал и, одергивая одежду, вышел из палатки. Уже в спину он услышал:
— Вы благородный человек, господин барон. Примите, пожалуйста, мое искреннее почтение.
Эпилог
84
В конце марта (еще вовсю стояла зима, и снег, и мороз, и ледок на реках) рота фон Мюнстера, прочесывая окрестности Дерпта в поисках появившихся там по слухам новгородских отрядов, наткнулась на вооруженную группу. Вымуштрованным и экипированным рыцарям не составило труда опрокинуть новгородцев и обратить их в бегство. Домаша и Керебета с гиканьем гнали до самой границы, но легкие всадники князя Александра смогли ускользнуть живыми.
Вернувшись к главным силам, Руперт, повинуясь приказу ландмейстера, поставил роту в авангард и именно он на восходе следующего дня первым увидел неприятельский заслон. Новгородцы стояли на своем берегу Пейпуса и, казалось, ждали атаки. Ждали — получите. «В боевой порядок — становись!»
Жестоким ударом обрушились ливонцы в центр позиции врага. Рыцарский клин пробил линию обороняющихся, завязалась свалка, но где ж новгородцам было устоять против закованных в стальные кирасы крестоносцев. «Смелей! Еще немного, и всех порубим! Да здравствует Орден!»
Но «еще немного» не случилось. Откуда-то ниоткуда, и слева, и справа, на них налетели свежие полки и вмиг решили сражение в свою пользу. Ох, непрост оказался князь Александр! Он как будто заранее знал, как пойдут ливонцы на удар, как расположат свои силы, где будут командиры, когда выводить засадное войско.
Когда сомкнулись за спиной вражеские крылья, Руперт ясно понял, что сегодня, 5 апреля, будет его последняя битва. Вот здесь, на этом озере, он умрет. Умрет так, как мечтал — с мечом в руке, лицом к врагу. И нет уже времени подумать, кто родится у Эделии (а баронессе как раз срок подходил) и как они смогут обойтись без него. Потому что думать — некогда. Пришло время умирать. И только одно теперь было важным — сколько врагов сможет убить он, прежде чем враги убьют его.
Руперт соскочил с раненого коня (тот сразу повалился на бок и захрипел), собрал вокруг товарищей и, построившись кольцом, они встретили натиск. Этот сражающийся круг оказался неожиданностью для новгородцев, они бросили преследование и все обратились на эту кучку непожелавших сдаться безумцев. Остальные силы Братьев Креста, те что были еще в состоянии бежать или сохранили коней, в полной мере воспользовались передышкой. Ливонская колонна во главе с ландмейстером убралась со льда и ускакала прочь. Ускакала через заснеженное поле и скрылась в лесу. Сам ландмейстер, все высшие офицеры, все епископы, большинство рыцарей ушли на Орденскую сторону. На льду, среди свежих полыней, остались лежать вперемешку тела крестоносцев и новгородцев.
85
Уже начинало темнеть, когда командиры победителей спустились на Чудский лед осматривать добычу. Сеча была знатная, что и говорить. Фихтенгольц шел, несколько отстав от князя Александра и его свиты. Только что Васька Петух, конюший князя, хлопнул его по плечу и сказал с чувством: «Молодца, немчура! Славно мы им шею намылили. Князь доволен, жди награды». Не радовала его награда. Вот только что, сейчас, закончилась битва, его битва, закончилась столь впечатляющей победой, а он не радовался. Вокруг на льду лежали убитые и стонущие рыцари и стонали они на его родном языке. Разве не с ними было его место? Почему опять он оказался не с той стороны?
Князем Александром Ярославичем владели смешанные чувства. Да, победа. Да, малой кровью. Но не то, что было два года назад на Неве против Биргера. Сколько они тогда врагов положили, сколько пленных и добычи забрали! А здесь? Уже доложили ему, что убитых крестоносцев не больше десяти сороков, а пленных — только один сорок. Вся главная добыча оторвалась и ушла. И это при таком превосходстве в силах! Ландмейстер ушел, обоз ушел, остались сорок пленных, да лошади, бесцельно бродящие по замерзшему озеру. И все потому, что какой-то безумец из рыцарей держал их на льду и не желал почетного плена, и выкупа, и жизни, и свободы, а желал здесь умереть. Рыцарская честь! А теперь верхушка ливонцев ушла, и основные силы рыцарей ушли, и нельзя будет с наскоку взять Юрьев и Ригу, и Новгород останется без этих лакомых кусочков. А он останется не Невским и Чудским полководцем, а только Невским.
Фихтенгольц осматривал павших крестоносцев и словно боялся увидеть того, кого искал. Боялся, потому что знал — здесь он, не убежал и не укрылся. И нашел. Тело Руперта, без шлема, в помятой кирасе, с чистым лицом и кровавым пятном, начинавшимся от шеи и идущим вниз, с открытыми глазами, с перебитой рукой и с мечом в другой руке, лежало в самой гуще сражения, там, где был сломлен последний очаг ливонской обороны. Фихтенгольц постоял и помолчал. Потом закрыл Руперту глаза, проверил на месте ли нательный крест и, аккуратно вытащив тело из свалки, понес его к берегу.
86
В имении графа Глорио жизнь идет свои чередом. Помолодевшего и приосанившегося графа часто видят проносящимся по лесам со
